Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни

повязанном вокруг талии. Привет, сказала она. Я как раз сливаю спагетти. С Айлин ты познакомился, а это Саймон. Феликс кивнул, теребя лямку рюкзака, Саймон поздоровался с ним. На кухне царил полумрак, свет горел только над рабочей поверхностью, а на столе стояли свечи. Окно во дворик запотело от пара, стекло стало бархатисто-голубым. Тебе помочь? – спросил Феликс. Элис приложила ко лбу тыльную сторону ладони, словно остужая себя. Думаю, я справлюсь, сказала она. Но спасибо. Айлин рассказывала нам тут про свадьбу своей сестры. Феликс мгновение поколебался и сел за стол. В эти выходные? – спросил он. Айлин обернулась к нему и с восторгом продолжила рассказ. Она была забавной, энергично размахивала руками. Периодически она вовлекала в беседу Саймона, он говорил спокойным голосом, и, казалось, все его немного веселило. Он, в свою очередь, вовлекал в разговор Феликса, перехватывал время от времени его взгляд и заговорщически улыбался, словно ему было приятно присутствие другого мужчины, или его радовало присутствие женщин, и он хотел разделить это удовольствие с Феликсом. Саймон был красив, на нем была льняная рубашка, и он тихо и непринужденно благодарил Элис, когда она подливала ему вина. На столе теснились узорчатые тарелочки, серебряные приборы, тканевые белые салфетки. В большой желтой салатнице блестели политые маслом салатные листья. Элис принесла миску с пастой и водрузила ее прямо перед Айлин. Тебе, Феликс, я положу последнему, сказала она, потому что эти двое – почетные гости. Они встретились взглядами. Он немножко нервно улыбнулся ей и сказал: Все нормально, я знаю свое место. Она сгримасничала и вернулась к плите. Он наблюдал за нею.

/

Они доели, и Элис встала, чтобы убрать тарелки. Дребезжание и звон посуды, шум льющейся из крана воды. Саймон расспрашивал Феликса о работе. Усталая и довольная Айлин замерла с полузакрытыми глазами. Фруктовый крамбл подогревался в духовке. На столе остатки еды, грязная салфетка, обмякшие листья в салатнице, мягкие капли бело-голубого свечного воска на скатерти. Элис спросила, будет ли кто-то кофе. Мне, пожалуйста, сказал Саймон. Коробка мороженого медленно оплывала на столе, по бокам бежали мокрые ручейки. Элис отвинтила крышку серебристого кофейника. А кем ты работаешь? – спросил Феликс. Элис говорила, ты типа политик. В раковине грязная кастрюля, деревянная разделочная доска. Шипение и щелчок искры газовой плиты, и голос Элис: Ты по-прежнему пьешь черный? Айлин открыла глаза – посмотреть, как Саймон оглянулся на Элис, стоящую у плиты, и сказал через плечо: Да, спасибо. Без сахара, пожалуйста. Он снова повернулся к Феликсу, расслабился, Айлин моргнула и опять прикрыла глаза. Белизна его шеи. Каким он был раскрасневшимся, содрогающимся тогда, на ней, бормоча: Все хорошо, прости. Лязг дверцы духовки, аромат масла и яблок. Белый фартук Элис брошен на спинку стула, свисающие завязки. Да, мы над чем-то работали с ним в прошлом году, говорил Саймон. Я с ним близко не знаком, но коллеги отзываются о нем очень хорошо. И дом вокруг них – тихий, солидный, с половицами прибитыми гвоздями, с поблескивающей в свете свечей плиткой. И сад туманный и тихий. Снаружи мирно дышало море, вдыхая свой соленый воздух через окна. Подумать только, Элис здесь живет. Одна, или не одна. Она стояла у стола и ложкой раскладывала по тарелкам крамбл. Всё тут собралось. Вся жизнь на одну ночь переплелась тут, словно ожерелье, спутавшееся на дне сундучка.

/

После ужина Феликс вышел во двор покурить, а Айлин поднялась наверх позвонить. На кухне Саймон и Элис мыли посуду. В окне над раковиной время от времени мелькала невысокая, стройная фигура Феликса – он бродил по сумеречному саду. Мерцал огонек его сигареты. Элис наблюдала за ним, вытирая посуду клетчатым полотенцем, расставляя ее по шкафам. Саймон спросил, как продвигается работа, и она покачала головой. Не могу говорить об этом, сказала она. Это секрет. Хотя, нет, я с этим покончила. Я больше не пишу книг. Он протянул ей влажную салатницу, с которой капала вода, и она вытерла ее. Как-то не верится, сказал он. Феликс исчез из виду, не то зашел за дом, не то скрылся за деревьями. Придется поверить, сказала она. Я выгорела. У меня было всего две хорошие идеи. И все равно это было слишком болезненно. И я уже богата, ты же знаешь. Думаю, я богаче тебя. Саймон положил на сушку рядом с раковиной щипцы для салата и сказал: Наверняка. Элис поставила миску в шкаф и закрыла дверцу. В прошлом году я выплатила мамину ипотеку, я тебе говорила? У меня столько денег, что я порой трачу не задумываясь. И еще на что-нибудь потрачу, у меня есть планы, но я очень неорганизованная. Саймон взглянул на нее, но она отвернулась – сняла с сушки салатные щипцы, завернула в полотенце. Великодушно с твоей стороны, сказал он. Она смутилась. Ну да. Я все это говорю, чтобы ты думал, будто я хорошая, сказала она. Ты же знаешь, я жажду твоего одобрения. Она бросила щипцы в ящик для приборов. Я полностью тебя одобряю, сказал он. Она передернула плечами и полушутя сказала: Нет, нельзя меня полностью одобрять. Но немножко можно. Он помолчал, оттирая губкой форму для запекания. Она с беспокойством глянула в окно и снова ничего не увидела. Сгущающиеся сумерки. Силуэты деревьев. Как бы там ни было, она теперь со мной не разговаривает, сказала она. Никто из них. Саймон замер, затем поставил тарелку на сушку. И мать, и брат? – сказал он. Она взяла тарелку и принялась быстро, грубо натирать ее со словами: Или я с ними не разговариваю, не могу вспомнить, кто первый начал. Мы поссорились, когда я была в клинике. Ты знаешь, они опять съехались. Саймон отпустил губку, и та утонула в раковине. Сочувствую, сказал он. Как жаль. С резким, обжигающим горло хохотом она набросилась с полотенцем на форму для запекания. Самое печальное, что мне гораздо лучше, когда можно не видеться с ними, сказала она. Это не совсем по-христиански, я знаю. Надеюсь, они счастливы. Но я предпочитаю быть с теми, кому я нравлюсь. Чувствуя, что он наблюдает за ней, она наклонилась и с грохотом запихнула форму в дальнюю часть шкафа. Вряд ли это не по-христиански, сказал он. Она снова отрывисто рассмеялась. Как приятно это слышать, ответила она. Спасибо. Мне стало гораздо лучше. Он выловил губку со дна раковины. А ты как? – спросила она. Он робко улыбнулся, глядя на мыльную воду. Все хорошо, сказал он. Она продолжала наблюдать за ним. Он взглянул на нее и с иронией